Этим дело не кончалось. Через какой-то про­межуток времени его вновь заинтересовал гвоз­дик, но уже с новой стороны:

— А кто сделал гвоздик?

— Дядя сделал.

— Какой дядя сделал?

— Дядя рабочий сделал?

— А как дядя сделал гвоздик?

— Дядя взял железную круглую палочку, от­резал, сколько надо для гвоздика, один копчик сделал острый, видишь, как колется, — показы­вает мать,— а другой широкий, чтобы гвоздик можно было забить. Только делать гвозди труд­но. Дядя делал их на машине.

Так постепенно и многосторонне Лёша узна­вал о назначении предметов, устанавливал свя­зи и отношения между данным предметом и другими предметами.

К трём годам Лёша вступил в период вопро­са «почему?».

Давая Лёше объяснения, мать никогда не за­бегала вперёд и никогда не говорила ему про дан­ный предмет всё, что могла ему сказать. Она отвечала на вопрос малыша, но в то же время давала ему возможность самому, где это было посильно, найти ответ.

Как только он сам не мог ответить на возник­ший у него вопрос, он шёл с ним к матери или отцу. Родители никогда не отмахивались от ма­лыша и никогда не смеялись над его вопросами. За каждым вопросом малыша была серьёзная, для его уровня, работа мысли. Взрослые знали, что правильное объяснение питало мысль, а не­правильное, т. е. такое, когда ребёнку объясня­ли фактически неверно или больше тою, чем он мог понять, или замалчивали вопрос, отделыва­ясь как-нибудь от него, могли или угасить вся кую мысль, или пере возбудить работу мысли. Это вредно сказалось бы и на нервной системе ребёнка. Кроме того, не получая ответа от взрослых, он стал бы искать объяснения у ре­бят и мог получить ответ неправильный.

К ребячьим вопросам, которые повергают обычно родителей в смущение, относится вопрос «откуда я?».

Лёша задал этот вопрос, когда ему было три с половиной года. До этого он наблюдал, как па грядке растёт лук, морковь и огурцы, как рас­тут цветы на клумбе, знал, что у растений есть корешок, что растение выходит из земли. Но од­нажды он спросил мать:

— Мама, а вот откуда я?