Этим дело не кончалось. Через какой-то промежуток времени его вновь заинтересовал гвоздик, но уже с новой стороны:
— А кто сделал гвоздик?
— Дядя сделал.
— Какой дядя сделал?
— Дядя рабочий сделал?
— А как дядя сделал гвоздик?
— Дядя взял железную круглую палочку, отрезал, сколько надо для гвоздика, один копчик сделал острый, видишь, как колется, — показывает мать,— а другой широкий, чтобы гвоздик можно было забить. Только делать гвозди трудно. Дядя делал их на машине.
Так постепенно и многосторонне Лёша узнавал о назначении предметов, устанавливал связи и отношения между данным предметом и другими предметами.
К трём годам Лёша вступил в период вопроса «почему?».
Давая Лёше объяснения, мать никогда не забегала вперёд и никогда не говорила ему про данный предмет всё, что могла ему сказать. Она отвечала на вопрос малыша, но в то же время давала ему возможность самому, где это было посильно, найти ответ.
Как только он сам не мог ответить на возникший у него вопрос, он шёл с ним к матери или отцу. Родители никогда не отмахивались от малыша и никогда не смеялись над его вопросами. За каждым вопросом малыша была серьёзная, для его уровня, работа мысли. Взрослые знали, что правильное объяснение питало мысль, а неправильное, т. е. такое, когда ребёнку объясняли фактически неверно или больше тою, чем он мог понять, или замалчивали вопрос, отделываясь как-нибудь от него, могли или угасить вся кую мысль, или пере возбудить работу мысли. Это вредно сказалось бы и на нервной системе ребёнка. Кроме того, не получая ответа от взрослых, он стал бы искать объяснения у ребят и мог получить ответ неправильный.
К ребячьим вопросам, которые повергают обычно родителей в смущение, относится вопрос «откуда я?».
Лёша задал этот вопрос, когда ему было три с половиной года. До этого он наблюдал, как па грядке растёт лук, морковь и огурцы, как растут цветы на клумбе, знал, что у растений есть корешок, что растение выходит из земли. Но однажды он спросил мать:
— Мама, а вот откуда я?