Насторожённость матери оказалась не напрасной. Однажды она увидела, как Лёша, поймав муху, со злорадством и хищным огоньком в гла­зах сказал:

— A-а! Г1опа-а-лась!..

Он готов был ее терзать.

Мать спросила его:

— Что ты хочешь с ней делать?

Лёша смутился и стал оправдываться:

— А чего она тут ползает?!

— Это верно. Ползать тут ей нечего. Возьми вот эту бумажку, убей муху и выброси, а потом вымой руки. А мучить ее нельзя.

- А чего она к нам грязь заносит? Вот оторвать ей лапы и крылья, будет знать тогда!..

— Лёша, она ведь не умеет понимать, как ты. Она ведь не собиралась приносить тебе грязь. Она даже так и думать не умеет. А ты ее му­чить хочешь?!

Лёша во время этого разговора держал муху в кулаке. Он ещё не сдавался.

— А вот если ты ее мучить начнёшь, — про­должала мать, — ты сам разве от этого лучше будешь? Как ты думаешь? — Лёша молчал. Над этим он не задумывался. — Я тебе скажу, ка­кой ты будешь. Ты будешь злой, неприятный и нехороший. Хороший человек не может мучить. Если начнёшь мучить ее, ты сам станешь хуже. А этого разве тебе хочется?

— Не-ет.

- Ну вот. Пойди, выброси ее и вымой руки. Запомни, что мучить насекомых нельзя. Если они вредны, их убивают и только. Так нужно делать и тебе. И ребятам во дворе объясни, что­бы они не мучали.

Лёша уже больше не сопротивлялся. Он по­слушно сделал то, что велела ему мать. А она после этого уже не замечала, чтобы он мучил мух.

К различным насекомым и животным у него вырабатывалось различное, какое-то своё, осо­бое отношение. Стрекоз он всегда называл лас­ково «стрекозки», видимо, за прозрачность их крыльев и лёгкость полёта. Кузнечиков называл «кузнецами» — само название говорило об их тяжеловесности. Крупных лягушек называл «лягвами». Гусеницы именовались «гусеничка­ми», и он часто и подолгу наблюдал за ними. Ёж всегда был «ёжиком».

В коробочках и баночках у него жили гусе­ницы, стрекозы и кузнечики, покуда они выдер­живали плен.