Насторожённость матери оказалась не напрасной. Однажды она увидела, как Лёша, поймав муху, со злорадством и хищным огоньком в глазах сказал:
— A-а! Г1опа-а-лась!..
Он готов был ее терзать.
Мать спросила его:
— Что ты хочешь с ней делать?
Лёша смутился и стал оправдываться:
— А чего она тут ползает?!
— Это верно. Ползать тут ей нечего. Возьми вот эту бумажку, убей муху и выброси, а потом вымой руки. А мучить ее нельзя.
- А чего она к нам грязь заносит? Вот оторвать ей лапы и крылья, будет знать тогда!..
— Лёша, она ведь не умеет понимать, как ты. Она ведь не собиралась приносить тебе грязь. Она даже так и думать не умеет. А ты ее мучить хочешь?!
Лёша во время этого разговора держал муху в кулаке. Он ещё не сдавался.
— А вот если ты ее мучить начнёшь, — продолжала мать, — ты сам разве от этого лучше будешь? Как ты думаешь? — Лёша молчал. Над этим он не задумывался. — Я тебе скажу, какой ты будешь. Ты будешь злой, неприятный и нехороший. Хороший человек не может мучить. Если начнёшь мучить ее, ты сам станешь хуже. А этого разве тебе хочется?
— Не-ет.
- Ну вот. Пойди, выброси ее и вымой руки. Запомни, что мучить насекомых нельзя. Если они вредны, их убивают и только. Так нужно делать и тебе. И ребятам во дворе объясни, чтобы они не мучали.
Лёша уже больше не сопротивлялся. Он послушно сделал то, что велела ему мать. А она после этого уже не замечала, чтобы он мучил мух.
К различным насекомым и животным у него вырабатывалось различное, какое-то своё, особое отношение. Стрекоз он всегда называл ласково «стрекозки», видимо, за прозрачность их крыльев и лёгкость полёта. Кузнечиков называл «кузнецами» — само название говорило об их тяжеловесности. Крупных лягушек называл «лягвами». Гусеницы именовались «гусеничками», и он часто и подолгу наблюдал за ними. Ёж всегда был «ёжиком».
В коробочках и баночках у него жили гусеницы, стрекозы и кузнечики, покуда они выдерживали плен.