• 21 Фев

    Родители, не понимая истинной причины та­кого поведения малыша, жалуются: «У нашего игрушек много, по он с ними не играет, не лю­бит играть…» Л отсутствие у ребёнка умения быть занятым без участия взрослых в первые го­ды жизни ведёт в дальнейшем к неумению быть внимательным к любому делу в последующие до­школьные годы, а иногда и в школе.

    Лёша всегда был занят своими игрушками. Они были деревянные, целлулоидные, резино­вые и обязательно окрашенные в яркие цвета. Лёшу никогда не надо было «развлекать». Ког­да он был сыт, сух и не хотел спать, мать давала ему игрушки в руки, и он занимался ими, перебирая их, пробуя на вкус, постукивая ими друг о друга, бросая их и снова поднимая и т. п. Но они становился к ним безразличный, если уставал или был голоден.

    Начиная с 6 месяцев Лёшу стали приучать к опрятности. Прежде всего, постарались просле­дить н установить время, когда чаще всего воз­никает у него потребность в естественных от­правлениях. В это время его держали над горш­ком, приговаривая при этом характерные слова и каждый раз выражая одобрение, когда такое «сидение» оказывалось не напрасным. Вначале приучение к горшку вызывало у Лёши протест плач, но взрослые были настойчивы.

    Когда Лёшу сажали па горшок, взрослые произносили при этом соответствующие звуки, и к 11—12 месяцам, в случаях необходимости, ребёнок уже сам пользовался этим «сигналом», сообщая взрослым о своих потребностях. Роди­тели были внимательны и всегда, услышав «сиг­нал», спешили к Лёше на помощь. Стоило раз-другой не обратить на него внимания — и привычка к опрятности разрушилась бы.

    Приучив малыша пользоваться горшком в дневное время, мать стала приучать его садить­ся па горшок ночью. Для этого ей надо было всегда в определённое время брать из кровати спящего ребёнка и держать его над горшком, не­смотря на его плач и протесты. При этом мать не покрикивала на ребёнка, она спокойно, лас­ково и настойчиво добивалась того, что ей было нужно. Протесты и слезы продолжались до тех пор, пока у Лёши не выработалась привычка к горшку, ночью Заботы матери оказались нена­прасными: кроватка Лёши теперь была всегда сухой. Замоченная простынка являлась, как правило, признаком недомогания или заболева­ния малыша.

    Разговаривая с Лёшей, мать никогда не пользовалась ломаным «детским» языком. Она всегда приучала его слушать настоящую речь взрослых, каждому предмету и действию давая правильное название. Она знала, что этим с ма­лых лет она приучает его к правильному звуча­нию речи. Она не затрудняла ребёнка запомина­нием двух рядов слов: «как говорят по-настоящему» и «как говорят с детьми». Даже позднее, когда он начал разговаривать сам и произносил слова по-своему, по-особенному, окружающие его взрослые, разговаривая с ним, никогда не подражали его говору.

  • 12 Фев

    Лёша скоро привык к купанию и всегда до­вольный замолкал, когда оказывался в ванноч­ке. Не удалось матери только одно: малыш каж­дый раз вздрагивал, пугаясь, и начинал отчаян­но плакать, когда ему лили воду на голову. Только много позднее мать узнала, что нельзя было поливать ребёнка с головы, поняла, поче­му он вздрагивал, пугался н плакал в такие моменты: давление падающей воды на нежную, неокрепшую головку ребёнка ошеломляло его, а струи воды, текущие по лицу, прерывали его дыхание. Ей стало понятно, что он испытывал в эти минуты

    Очень рано мать стала подвешивать над кро­ваткой — в 70—80 см от грудки ребёнка — яркие игрушки. Наклоняясь над кроваткой и разгова­ривая с Лёшей, показывая ему яркую звучащую игрушку, мать приучала сына сосредоточивать взгляд на предмете, находить источник звука. Она учила его также следить за передвигающим­ся предметом. Висевшие над кроваткой Лёши яркие игрушки привлекали его взор, развлекали его.

    Когда Лёша стал следить за передвигающи­мися предметами, видеть близкие предметы, подносить к глазам свои кулачки и долго смот­реть па них, а также переводить глаза с одного предмета па другой, а пальчики его могли уже схватывать висящие теперь низко над его гру­дью игрушки, ему дали игрушку в руки. Вначале это была одна игрушка. Она вызвала ряд но­вых движений у ребёнка. Лёша схватывал ее обеими руками, тянул ко рту, подносил к глазам и долго рассматривал, размахивал ручонкой с зажатой в ней игрушкой. Вначале это движение было ненамеренным. А когда малыш услышал сочетающийся с этим движением звук перека­тывающихся горошин в игрушке, он стал разма­хивать ею, чтобы вызвать знакомый звук.

    Через некоторое время, когда игрушка пере­стала занимать Лёшу, ему давали другую, но­вую, которую он осваивал так же постепенно, как и первую. Затем мать давала ему обе эти иг­рушки вместе, чтобы, играя с двумя знакомыми предметами, он мог различать их и заняться ими.

    Когда Лёша был мал и играл ещё в кроватке, мать никогда не давала ему сразу несколько иг­рушек, тем более новых. Новая обычно прибав­лялась к одной-двум старым игрушкам, с кото­рыми он уже играл.

    Некоторые взрослые удивлялись: зачем нуж­на такая чрезмерная «регламентация» даже при знакомстве малыша с новыми игрушками? Ка­кой в этом смысл? Л смысл в этом большой. Ког­да ребёнок получает новую игрушку, она всегда привлекает его внимание и вызывает значитель­ное напряжение его маленьких сил: зрения, слу­ха, осязания н т. д. Много раз «занимаясь» с иг­рушкой, он научается узнавать се п. узнает по­том, когда получает вновь. Вторую он «осваива­ет» также постепенно и вместе с тем приобрета­ет уже умение отличать ее от первой. Это очень сложный для ребёнка процесс — познание н уз­навание предмета. Он полезен ребёнку, так как обогащает его ощущения, развивает восприятие, органы чувств, движения, воспитывает сосредо­точенность, умение быть занятым своими игруш­ками без участия взрослых. Когда же ребёнку дают сразу несколько новых игрушек, внимание его рассеивается, он бросается от одной игруш­ки к другой. Не в силах освоить их сразу, он быстро устаёт, наступает состояние безразличия, появляются беспричинные слезы. Ребёнок начи­нает проситься па руки к взрослым, не желает играть один.

  • 04 Фев

    Большую часть дня в первые два месяца Лёша спал. Когда же он бодрствовал после кормле­ния, мать, развернув, укладывала его поперёк своей кровати, где он «гулял», двигая ножками и сжатыми в кулачки ручками.

    На руки Лёшу брали редко. На руках он был, когда его кормили или когда, «нагулявшись», он уставал лежать на спинке. Тогда мать брала его, держала вертикально или клала вверх спинкой на разостланное на столе одеяло; рукой она по­глаживала спинку ребёнку, и он лежал спокой­ный и довольный своим положением. Дав ему так полежать, мать снова укладывала его в кро­ватку, где он засыпал. Его не укачивали, с ним не ходили по комнате, не носили на руках спать его укладывали тогда, когда он утомлялся от «гулянья».

    Если Лёша «гулял», мать или отец были тут же, в комнате, и, занятые своим делом, всегда разговаривали с ним.

    Когда Лёша начал «гулить», мать поощря­ла его, разговаривая с ним. Иногда она пела ему песенки. Чаще же она просто что-нибудь говори­ла ему всегда ласково, нежно. Приготавливаясь, например, к кормлению, она говорила: «Сейчас Лешенька кушать будет! Лешеньке покушать сейчас дадут, кушать…» Или в тех случаях, ког­да он вдруг начинал плакать, устав лежать в од­ном и том же положении, мать подходила к не­му, приговаривая: «Что ты плачешь, малень­кий? Устал? Сейчас я тебя положу поудобнее».

    Когда нужно было прочистить нос малышу, промыть глазки, что обычно вызывает неприят­ные ощущения у ребёнка, мать всегда делала это спокойно, нежно, сопровождая процедуру размеренными, певучими «приговариваниями». Этим она достигала того, что и неприятные ощу­щения ребёнок стал переносить относительно спокойно.

    Особого внимания требовало купание малы­ша Температура воды должна быть приятной ребёнку. Мать знала, что купание в перегретой или переохлаждённой воде, хотя бы это случи­лось только одни раз, могло вызвать отрицатель­ное отношение у ребёнка к купанию и его труд­но было бы йотом изменить, а вместе с тем при­учить и вообще к умыванию. Зная это, мать лег­ко достигала требуемых условий, каждый раз из­меряя термометром температуру воды.