Начиная с 6 месяцев Лёшу стали приучать к опрятности. Прежде всего, постарались просле­дить н установить время, когда чаще всего воз­никает у него потребность в естественных от­правлениях. В это время его держали над горш­ком, приговаривая при этом характерные слова и каждый раз выражая одобрение, когда такое «сидение» оказывалось не напрасным. Вначале приучение к горшку вызывало у Лёши протест плач, но взрослые были настойчивы.

Когда Лёшу сажали па горшок, взрослые произносили при этом соответствующие звуки, и к 11—12 месяцам, в случаях необходимости, ребёнок уже сам пользовался этим «сигналом», сообщая взрослым о своих потребностях. Роди­тели были внимательны и всегда, услышав «сиг­нал», спешили к Лёше на помощь. Стоило раз-другой не обратить на него внимания — и привычка к опрятности разрушилась бы.

Приучив малыша пользоваться горшком в дневное время, мать стала приучать его садить­ся па горшок ночью. Для этого ей надо было всегда в определённое время брать из кровати спящего ребёнка и держать его над горшком, не­смотря на его плач и протесты. При этом мать не покрикивала на ребёнка, она спокойно, лас­ково и настойчиво добивалась того, что ей было нужно. Протесты и слезы продолжались до тех пор, пока у Лёши не выработалась привычка к горшку, ночью Заботы матери оказались нена­прасными: кроватка Лёши теперь была всегда сухой. Замоченная простынка являлась, как правило, признаком недомогания или заболева­ния малыша.

Разговаривая с Лёшей, мать никогда не пользовалась ломаным «детским» языком. Она всегда приучала его слушать настоящую речь взрослых, каждому предмету и действию давая правильное название. Она знала, что этим с ма­лых лет она приучает его к правильному звуча­нию речи. Она не затрудняла ребёнка запомина­нием двух рядов слов: «как говорят по-настоящему» и «как говорят с детьми». Даже позднее, когда он начал разговаривать сам и произносил слова по-своему, по-особенному, окружающие его взрослые, разговаривая с ним, никогда не подражали его говору.