Сатирические истории

Началось с лести:
- Слушайте, напишите фельетон о туалетах. Это же – святое дело! Помните, Маяковский с гордостью заявил, что он-де ассенизатор и водовоз?..

Я сказал:
- Не льстите мне, я не ассенизатор. То есть, я хочу сказать, не водовоз. И потом, что я могу сказать об этой туманной материи? Как-то даже разговаривать на эту тему не принято. Как-то неловко. Как будто люди все, как один, закончили исключительно бывший Смольный институт благородных девиц и, будучи барышнями, страшно краснеют от таких ужасных факторов, как тот, который вы изволили затронуть. К тому же с литературой по этому вопросу туго. Прямо не знаю где черпать материал…

Редактор говорит:
- Это вы оставьте!.. По этому вопросу где ни черпнешь, в обиде не останешься. А что касается литературы, так в ней тоже имеются отдельные доказательства в данном разрезе. Скажем, герой прошел в луга или при дороге устроился. А иные авторы даже воспевают подобное сближение с природными условиями. Почему-то им это очень нравится…

Отпираться было бессмысленно, и Полтавец признал, что записки действительно написаны им. Но кто получал эти продукты, этого Петр Михайлович никак не желал вспоминать, хотя на многих записках были инициалы получателей. Странным выпадением памяти застрадал и личный шофер председателя, который неоднократно отвозил продукты по адресам областного центра.

Естественно, работники следствия неоднократно пытались выяснить истину. Полтавец терпеливо продолжал жаловаться на свою прохудившуюся память, но как-то не выдержал:

- Что хотите со мной делайте, хоть стреляйте, ноя ни за что не скажу, кому розданы продукты.

«Хоть стреляйте» – это, конечно, сказано было для красоты. Какие уж там выстрелы! В разгар следствия Петра Михайловича избирают депутатом районного Совета. В типографии верстается уже знакомая читателю брошюра первого секретаря обкома партии. На асфальтовом шоссе, там, где поворот к колхозу «Маяк коммунизма», появляется громадный, писанный маслом поясной портрет председателя. А областная газета «Зоря Полтавщины» не щадит страниц для прославления ветерана. И хотя на следствие не оказывают никакого нажима, вся эта разносторонняя кампания по прославлению Полтавца звучит как бы предостережением.

В понедельник во время обеденного перерыва я обнаружил у себя собственное мнение. Встревоженный, я выкурил папиросу, потом немного успокоился и проверил себя. Собственное мнение не исчезло. А наоборот, росло и крепло. Остаток дня прошел в каком-то тумане, домой я пришел в скверном настроении.

- Боже мой, только этого нам не хватало! – заплакала жена, узнав в чем дело. – И почему все неприятности случаются только с тобой? А может ты ошибаешься? Может, это у тебя не свое?

- Будем надеться, будем надеяться! – нервно шептал я.

На следующий день я решил посоветоваться с нашим председателем месткома – чутким и отзывчивым человеком.

- Первый случай в моей практике,- огорченно сказал он. – Ума не приложу, что делать. Подождем немного, авось пройдет.

Увы! Собственное мнение было на месте. И первыми это почувствовали мои сослуживцы. В нашем коллективе НИИСместа любили работать при открытых окнах. Раньше я молчал, хотя страдал хроническим насморком. Но теперь у меня, черт возьми, было собственное мнение.

Около года тому назад в дополнение к имеющемуся кафе-ресторану «Уча» вблизи платформы Мамантовская построили пивную под названием «Шашлычная». А недалеко от платформы, напротив шашлычной, располагалась это самое, и его, понятно, разломали. Конечно, это самое – не коммерческое заведение, с ним церемониться нечего, но пассажирам оно крайне необходимо.

Обратилась по этому поводу в соответствующие организации, завязалась оживленная переписка. Мы пишем, нам отвечают, а этого самого нет, и пассажиры бедствуют. К тому же скоро год, как закрыли эти самые на Ярославском вокзале. Была надпись «Закрыто на ремонт», и указывались адреса ближайших этих самых в г. Москве, а теперь и надпись сняли. Что за такая напасть у железнодорожников на эти самые? А как пассажиру без них обходиться? В поезде едешь около часа, а приедешь – беги куда успеешь.

В официальных письмах все изложено обстоятельно. Но какое дело пассажиру, кто перед кем ходатайствовал об упразднении этого самого при платформе Мамонтовская? Идет тяжба между Пушкинским горсоветом и Московской железной дорогой, а места для этого самого так найти и не могут, капиталовложения на него не осваиваются.

Ну, мне конечно, как представителю передовой мысли ключик дают. Я, когда ключик возвращал, спрашиваю:

- Как же у вас остальные трудящиеся? Или, может быть, они еще не такие передовые, как мы с вами?

- Что же,- отвечают,- мы себе ключика не заслужили?

- Конечно,- говорю заслужили! Об этом и разговора нет! Вы не то еще заслужили! Но скажите, что должен совершить на этой планете человек, какие подвиги,какие неслыханные дела, чтобы заслужить священное право на кафельный чулан? Что он должен сделать для этого? Стибрить огонь на Олимпе Забить гол сборной Бразилии? Что?!

- Повесьте,- говорят,- ключик на этот гвоздик. Все вас тянет на неприличные темы. Будто передовых тем нету. Вот мы сад посадили, свинарник механизировали, телятник электрофицировали… А вам бы все не туда глядеть. Нет, мало вас критикуют за непонимание жизни! Как же вы не понимаете? То – индустриализация, электрофикация, химизация и культивация! А то – канализация и ассенизация! Тоже сравнили! То- для народа в целом, а то – для каких-то отдельных лиц!

Как справедливо отметил фельетонист, ратовать за это самое как-то неловко. Не за то привыкли мы ратовать! И, наверно, мы не стали бы затрагивать этой непривычной для публицистики темы, если бы положение с этими самыми не было столь нетерпимым, о чем свидетельствует редакционная почта. Но и авторы писем в «Крокодил», следуя установившейся традиции, прибегают к эзоповскому языку. Одно из таких писем мы публикуем ниже.